В сентябре Ольга Арефьева и ее группа КОВЧЕГ выпустили новый альбом под названием "Авиатор". Предыдущая студийная пластинка вышла 4 года назад, и этот довольно долгий перерыв дал повод некоторым неумным людям говорить о "творческом застое" в коллективе. Помилуйте, о каком застое может идти речь, если за это время появились две книги за авторством Ольги ("Одностишийа" и "Смерть и приключения Ефросиньи Прекрасной") и концертный альбом "Каллиграфия" (CD и DVD), были сыграны сотни концертов в десятках городов? Я уже не говорю о спектаклях перфоманс-группы "Kalimba" с участием Ольги, о тренингах, которые она ведет, и обо многих других гранях творческой жизни Арефьевой и ее музыкантов.
Тем не менее, студийные альбомы Ольги Арефьевой и КОВЧЕГА действительно выходят гораздо реже, чем хотелось бы всем - и участникам группы, и их поклонникам. Потому захотелось поговорить с Ольгой именно об этом, а не только об "Авиаторе" (который вообще-то заслуживает куда более подробного обсуждения, чем получилось у нас). И поскольку общаемся мы не очень часто, но знакомы очень давно, разговор получился достаточно длинным и достаточно откровенным.
А в качестве подзаголовков мы использовали строчки песен, вошедших в альбом.
Голым и безоружным взлетаю вдаль
Екатерина Борисова: Чем определяется частота ваших походов в студию?
Ольга Арефьева: Есть два фактора. Первый - сами люди и их творческая готовность. Так как наша жизнь в большой степени состоит из ожиданий удачных возможностей, то готовность у нас всегда стопроцентная: как у собаки на команды "Сидеть!", "Лежать!", "Фас!"
Екатерина: И как только возникает возможность, вы всё бросаете и идете в студию?
Ольга: Нет, всё бросать мы не можем. Сложность в том, что есть концерты, которые планируются за два-три месяца. Всем же надо что-то есть. И руководитель группы - я в данном случае - непрерывно стоит перед фактом, что группу надо кормить, что у всех есть семьи. К кому они пойдут, если у них кто-то родился, умер, заболел, если надо купить или починить инструмент, переехать? Разумеется, к руководителю. И я должна обеспечивать жизнеспособность каждого члена группы и всей группы в целом. На это уходит огромное количество времени и сил, поэтому кинуть всё и пойти записываться - это гипотетическая ситуация. У всех должны быть силы и возможности, все должны быть здоровы, у нас не должно быть в этот момент каких-то мощных концертов или гастролей, и при этом студия должна быть в доступе. А студия - удовольствие очень недешевое, и это второй фактор. И мы знаем, что когда мы потратим 10 тысяч долларов или 50 тысяч, или столько угодно, эти деньги к нам не вернутся. Фактически музыкант сам спонсирует свою запись, и кто ему скажет за это спасибо - большой и очень виртуальный вопрос.
Екатерина: Сейчас многие пишутся дома...
Ольга: Прежде всего, надо этот дом иметь. Мы ведь не живем в гигантских хоромах, а у многих так и просто нет квартиры. И куда помещать студию? Не говоря уже о том, что оборудование тоже стоит денег.
Екатерина: Насколько я знаю, ОРГИЯ ПРАВЕДНИКОВ сейчас построила свою студию, и они собираются там не только сами писаться, но и друзей записывать, причем наверняка не на драконовских условиях.
Ольга: А что такое "не драконовские условия"? Сейчас "недорогая" студия стоит 60 долларов в час. А на запись одной песни может запросто уйти сто часов. То есть можно год ходить в студию, и еще неизвестно, успешно или нет. А это обходится в сумму денег, которую нужно где-то взять.
Екатерина: То есть сесть в студию и записать альбом - это по всем параметрам трудно.
Ольга: Да. И лишь когда перелезешь через все эти тяжелые и мокрые материи, начинаются уже творческие вопросы. Ты ведь хотела как раз о них поговорить?
Екатерина: Именно. Если хочешь, можно вообще предыдущий кусок не публиковать.
Ольга: Возможно, есть смысл об этом иногда говорить, потому что рядовой пользователь обычно думает, что всё это очень просто. И что надо сразу выкладывать в торренты любой альбом. Даже если музыкант чуть ли не почку свою продал, чтобы альбом записать.
Екатерина: Я считаю, что вы очень мудро поступили, "Авиатора" на kroogi.com.
Ольга: Мы это сделали уже после того, как альбом появился в торрентах, хотя решение приняли раньше. Я стопроцентно знала, что это произойдет, и имела возможность полюбоваться на выложенный на рутрекер альбом уже на следующий день после его презентации.
С Кругами же я не уверена, что мы поступили мудро - это шаг немножко двоякий. Потому что люди в блогах пишут, что, мол, Арефьева - она выживет, заработает себе как-то на хлеб, а что делать менее известным музыкантам? Подобный жест известного музыканта, выложившего свой диск, подрубает возможности менее известных.
Екатерина: Да почему же?
Ольга: Потому что если диск, который очень хочется, можно скачать бесплатно, то диск, который не очень хочется, никто никогда вообще не купит.
Екатерина: Дурацкая какая-то логика. Если человеку нравится музыка, он не может, что ли, перечислить за ее прослушивание хотя бы десять рублей?
Ольга: Десять рублей не решают проблему. И сто долларов не решают. Тут счет идет на тысячи, и они могут вернуться только с концертов. А те, у кого концертов мало, или концерты стоят дешево, оказываются под ватерлинией.
Екатерина: А эти люди как раз и пишутся дома. И, по-моему, от того, что кто-то известный выложил альбом в Сеть, кому-то менее известному ни жарко, ни холодно. Вот будет в торрентах - или на Кругах - лежать твой альбом, а рядом альбом Васи Пупкина. Или твой будет лежать на Кругах, а альбом Васи Пупкина - в торрентах. Вот какая Васе Пупкину разница, лежит где-то твой альбом или нет? Да никакой! Кому нужен альбом Васи Пупкина, тот этот альбом и скачает откуда угодно, бесплатно или за деньги. И твой тоже. Слушатель все равно же голосует рублем, руками, ногами...
Ольга: Я рада это слышать, ты меня как-то утешила. Но проблема - это скорость распространения информации. Сейчас информационные каналы очень забиты, происходит прессинг, заколачивание ее в пространство. Да, есть люди, которые ищут то, что им интересно, но в целом вялость в этом отношении прогрессирует, слушатели все более пассивно начинают потреблять то, что им льется прямо в уши. И облегчение доступа играет со всеми нами злую шутку - внутренняя цена информации падает. То, что валяется под ногами, не считается ценным. А под ногами валяется всякая шняга - и тут же вынуждено валяться то, что не шняга.
Но я хотел бездонное, я улетел
Екатерина: Давай вернемся к тому моменту, откуда мы свернули на проблему выкладывания музыки в Интернет. Вот у вас всё срослось по деньгам и возможностям, вы попали в студию. Что происходит дальше? В частности, меня интересует, как работается в студии именно тебе, потому что ты всегда говоришь о том, насколько важна отдача, которую ты получаешь от слушателей на концертах. Там происходит некая магия, совместное действо. В студии это действо чем-то заменяется, как-то преображается?
Ольга: Надо начать с тех времен, когда я впервые по-серьезному попала в студию: это была запись альбома "Колокольчики", и я помню те ощущения. Я тогда вообще не задумывалась ни о каком энергетическом потоке. Но, оказывается, когда ты на сцене, этот поток в большой степени обеспечивают зрители. Возникает конструкция из музыканта и зрителя - по аналогии с конструкцией из летчика и самолета. Артист - летчик, а зрители - самолет. И все вместе они летят.
Екатерина: Ну да, по отдельности они точно полететь не смогут.
Ольга: Или будут летать как-нибудь "низэнько", подпрыгивать... Так вот, сначала я этого не осознавала, очень запросто в студии начала петь - и вдруг поняла, что я птица без крыльев. И что это состояние, которое мне и искать-то не приходилось - оно само мною овладевало - в студии и не думает приходить.
Екатерина: И это был облом?
Ольга: Облом, да. Тем не менее, альбом мы записали, он живет и бытует, и многие его любят, потому что песни сами за себя очень многое говорят. Возможно, ощущение вообще было мое субъективное. Но мне пришлось немножко драть из себя, тянуть за нервы, пытаться в одиночку стать и самолетом, и летчиком. Я этот опыт взяла на заметку, и впоследствии сколько раз мы писались - столько раз искали способ этот момент обойти. Скажем, "Батакакумба" была записана живьем. Я сейчас ее не очень люблю слушать, потому что там есть огрехи вокала и прочие мелкие небрежности. Это связано с тем, что мы записали голос с одного дубля. Это не означает, что "Батакакумба" нам далась легко, работа там тоже была большая. Играли всей группой, потом оставляли барабаны и голос, все остальное вписывали, и таким образом альбом получился. Но вокалом я там, по большому счету, не совсем довольна.
Дальше было по-разному, случались и провалы, но с годами у меня опыт набирался, и сейчас я уже пришла к тому, что мне не нужны зрители и не нужна группа, чтоб пережить эти состояния. Моя собственная энергия стала более укомплектованной, и я могу в одиночку управлять этим потоком. Поэтому для меня перестало быть сложным спеть в студии так, как на концерте, и даже лучше.
Другое дело, что есть более тонкая проблема: некая недостижимость идеала. Она тотальна, хотя, может быть, есть люди, для которых это легко. Они сразу поют и говорят "всё супер, всё идеально". А у меня всегда есть претензии к тому, к сему... И подползание к идеалу происходит с двух сторон. Есть пение отпущенное, раскованное, с выключенной головой, когда просто расслабляешься и не предъявляешь к себе никаких требований. От этого в голосе появляется жизнь, какая-то невероятная непринужденность, правдивость, но одновременно - огрехи.
Екатерина: Потому что не следишь за собой.
Ольга: Да, ведь должны быть вещи, которые регулируются разумом. Дикция, чистота интонации, точность попаданий... Противоположный вариант - это когда я пою с очень включенной башкой. Я могу выдать абсолютно чистое, идеальное пение, в котором всё на своих местах. Но немножко улетучивается душа. Эти два полюса совместить невозможно, и все время стоит выбор - либо то, либо это. Рецептов, панацеи тут нет, но я поняла, что дубли не помогают.
Екатерина: То есть если с самого начала не задалось, то и не задастся?
Ольга: Не-не, это не относится к "не задалось". Можно нормально спеть сразу. У нас так и было при записи "Авиатора" - группа записалась, я все голоса спела, и уже вроде стадия высокой готовности... А потом настало лето, и я неделю-две-три не то чтоб отдыхала, а - не пела. И потом пришла в студию - не помню даже, зачем, какие-то подпевки сделать - и вдруг услышала, что голос отдохнул, я сама отдохнула, во мне энергия накопилась, и всё звучит лучше. Гораздо лучше! И мы начали всё заново переписывать.
Грубо говоря, существует "другой день". Иное состояние. Можно записаться хорошо, можно - неплохо, но если хочешь записаться гениально, то, возможно, будешь переделывать всё не единожды, причем с перерывами на месяц-два, а то и на полгода. И один из секретов хорошей записи состоит в том, что нужно просто отдохнуть. В состоянии заработавшейся лошади не будешь хорошо звучать - будет прилично, но какой-то звон, дыхание, близость тембра появляются, только если отдохнешь.
Екатерина: А аранжировки? Вы приходите в студию, имея запас обкатанных на концертах песен, но некоторые песни, как ты говорила, сочиняются прямо по ходу записи. Как решается в студии форма песни, сочиненной только что?
Ольга: Песни не рождаются прямо в студии, это история не про нас. Но да, мы пишемся полгода, за это время я сочиняю еще 10-20 песен, мы их играем на концертах, и вдруг понимаем, что какая-то новая песня просится в альбом. И мы слушаемся, включаем ее туда помимо первоначального плана. Такое случается, мне вообще свойственно принимать неожиданные решения. Но все равно процесс кристаллизации песни происходит с участием зрителей и концертной деятельности в целом. Как у нас было с "Асимметрией"? Мы ее сначала сыграли на двух-трех концертах втроем с Петей Акимовым и Серегой Индюковым - из нее прекрасно получается акустическая вещь. Когда у нее в общих чертах появилась форма, фактура, мы ее попробовали поиграть с группой. И после пары удачных концертов поняли, что это круто, и захотели записать.
Екатерина: Совсем "с колес", стало быть, песня в студию не попадает?
Ольга: Нет, ей нужно повращаться в концертной стиральной машине. Сам процесс записи - очень быстрый. Скажем, на "забивку" трех песен выделяется одна смена. Это конкретная, даже тупая работа. Не творчество, а как раз момент включенной башки. Максимально точного воспроизведения того, что заранее приготовлено. И по сигналу мы должны это очень четко сыграть, очень точно попасть в темп... От первой записи остаются, опять же, барабаны и пилот-голос. А потом начинается этап, когда каждый записывает свою партию. И вот тут случаются неожиданности и озарения, эксперименты. Плюс дополнительные партии - на концерте гитара одна, а на записи их может быть сто. И этот этап доводки инструментала может длиться долго. И лишь потом мы уже приступаем к записи чистового голоса.
Из состояний материи мне подойдет любое
Екатерина: В каждом альбоме песни подбираются под концепцию или концепция выстраивается от песен? Под концепцией я подразумеваю как некую общую тему, так и общее звуковое решение, например.
Ольга: Это как складывать слово "вечность" из льдинок, причем надо выбрать нужные льдинки из большой кучи. И вот складываешь - что-то уберешь, что-то добавишь, потом уберешь целый блок... Часто первоначальная задумка сильно меняется. Обычно отталкиваешься от того, что "ребята, у нас есть ряд классных песен, давайте их запишем", а потом смотришь, что именно из этих классных песен в альбоме складывается.
Екатерина: И ты в какой-то момент понимаешь, про что вся эта история.
Ольга: По большому счету, всё равно, про что эта история. То есть смысл имеет сам спектакль, а не его сюжет. Про что он - про Золушку или про Серого Волка, какая вывеска будет на нем висеть, не совсем важно. Хочется сделать нечто цельное. На концертах я всегда стараюсь выстроить историю, продумываю, почему за этой песней идет вон та... это в какой-то степени сочинение сказки. Так происходит во многих видах искусства. Тот, кто хочет снять кино на определенную тему, раскрыть именно её, скорее всего - документалист. А тот, кто снимает художественный фильм, ищет сюжет, историю, в которую можно вложить свои смыслы. В итоге часто оказывается, что человек всю жизнь озвучивает или визуализирует одну и ту же тему, но выглядит она каждый раз по-разному. В виде разных притч и заходов с разных сторон. Главное - это все равно атмосфера.
Екатерина: Мессидж целого альбома существует? Или он раскладывается на мессидж отдельных песен?
Ольга: Он существует, но это не вербализируемая вещь, это своего рода мета-идея. И если я ее буду пытаться вербализировать, я ее тем самым профанирую. В этом нет никакого смысла. Зачем записывать альбом, если я могу то же самое рассказать словами? Мы передаем то, что не говоримо словами. Сама идея состоит в том, что слушатель получает комплексное переживание. У инков, вот, было в ходу нелинейное мышление, у них не существовало прямых логических доказательств. Было понятие "последовательность действий, приводящих к постижению истины". Причем последовательность может быть совершенно необъяснимой. Поэтично говоря, ты постучишь головой по мокрому камню, потом будешь три дня голодать, потом увидишь смерть своей матери, потом съешь лягушку, и тогда до тебя что-то дойдет.
Екатерина: Из этого, собственно, родились все ритуалы. И все суеверия.
Ольга: Песня - это не ритуал. Песня - это переживание. Это достаточно мощный выброс в реальность, где простая логика не работает. Если ты срезонируешь и попадешь в эту реальность, то вынесешь из неё нечто, о чем невозможно рассказать. Но в какой-то степени станешь другим человеком.
На ножах с любовью, с вечностью на "ты"
Екатерина: Я тебе могу рассказать, что я подумала об "Авиаторе", послушав его несколько раз: я поняла, что это самый страшный твой альбом из всех, которые я знаю.
Ольга: Круто. Даже не знаю, комплимент это или наоборот.
Екатерина: Это не из серии комплиментов. Альбом действительно стремный. Мне кажется, что я понимаю, о чем он, и я считаю, что человек, который осмеливается говорить об этом вслух, должен обладать большим мужеством.
Ольга: Мне нравятся твои слова, они звучат очень поэтично. Интересно, что ты имеешь в виду.
Екатерина: Ты всегда очень откровенно говоришь о своих чувствах. Однако нужно иметь опыт переживания подобных чувств, чтоб оценить степень твоей откровенности.
Ольга: Если ты имеешь в виду любовную лирику, то ты все правильно говоришь. Но там, в альбоме, есть еще один план. Любовь - это внешний слой. Я могла бы сказать, что это разговор о любви и смерти, и даже можно убрать отсюда слово "любовь" и оставить только "смерть". И даже "смерть" - не совсем то слово... Это описание существования на очень тонкой пленке, которая отделяет нас от неведомого. И вот это неведомое наводит реальный ужас. И когда ты говоришь, что альбом страшный, я сразу думаю об этом. Несмотря на то, что я об этом рассказываю в очень веселой, картиночной, игровой форме.
Вот если бы ты мне рассказала, что увидела в альбоме этот план, я бы посчитала, что ты меня совсем поняла. А любовная линия...
Екатерина: Любовная линия там есть. Другое дело, что талантливый человек, даже излагая какие-то простые, очевидные и однозначные вещи, их так или иначе генерализирует, выходит на более широкие круги. Он разомкнут на Вселенную, и его в любом случае выносит за свою частную проблему, даже серьезную и болезненную, и в картинку вплетается многое другое, что происходит вокруг.
Альбом получился очень летящий, отважный, внушающий надежду, но вот веселым я бы его не назвала. В той же "Птичке" или в "Длинной" совсем ничего веселого нет.
Ольга: Да, но самый главный-то мессидж той же "Птички" в том, что есть некий наблюдатель. Ты двоишься, выделяя из себя нечто, что смотрит со стороны. И сама позиция находящегося вовне открывает тебе другие горизонты. Ты понимаешь, например, насколько мелка та букашка, которая думает, будто потрясает своими переживаниями небеса и землю. Видишь, что это - кино, которое происходит на пленке воображения, и на самом деле мир чудовищно огромен и не познан, и это одновременно безжалостно, прекрасно и величественно.
Екатерина: Но от того, что твоя личная боль в масштабах Вселенной - размером с песчинку, она болит-то внутри тебя не меньше. И даже от осознания того, что в мире есть триллионы сущностей, которые переживают то же самое или диаметрально противоположное, или вовсе ничего не переживают, легче не становится. Меня это точно не утешает.
Ольга: Ты произнесла слово "боль", причем так безысходно произнесла... Но то, что я описала сейчас - некий устрашающий и величественный опыт - он, в принципе, лекарство. Убийственное, конечно, лекарство - как гильотина от зубной боли. Но в итоге получается совершенно неожиданный результат. Понимаешь, что так и надо, что эта история тебя выковывает, что изменяется сама твоя сущность, вплоть до молекулярного состава. Ты переползаешь на другой уровень - уровень человека, познавшего это.
Что бы ты предпочла - чтоб у меня было всё легко и мило, но этих песен не было, или чтоб у меня было всё неклёво, зато я вот такие вещи пропустила через себя? Хотя это вопрос немножко неверный, потому что я тебя спрашиваю про себя.
Екатерина: Если б я знала, что не услышу десятка твоих песен, даже самых прекрасных, но при этом ты будешь безбрежно счастлива в любви, я бы сказала: "Да и фиг с ними, будь счастлива, Оля!"
Ольга: Это ответ любящей мамы (смеется), которая не хочет, чтобы ее сын отправлялся на какое-то трудное и опасное задание, туда, куда человек по доброй воле не полезет. И, в общем, это правильно, да и сам сын не очень хочет. Но если он вернулся живой, он скажет, что это было крутейшее время в его жизни, и он пережил то, что сделало его другим человеком.
Есть такая штука - безжалостность. Это вовсе не жестокость и, тем более, не бессмысленная жестокость. Безжалостность - это то, что движет рукой хирурга, когда он знает, что должен разрезать сейчас эту плоть, чтобы спасти своего пациента.
Екатерина: Когда видишь, что близкий человек страдает, все-таки первым делом хочешь, чтобы он не страдал. И потом уже начинаешь думать, что, может быть, ему это страдание пойдет на пользу.
Ольга: Буддисты вообще-то считают, что страдание не нужно, что оно не является необходимым этапом в жизни человека. Страдание - это следствие сворачивания на неправильную дорожку и блуждание в дурных сновидениях. Итогом этого должно стать возвращение из дурного сновидения в хорошее сновидение, а лишь оттуда возможно пробуждение в просветление. Из дурного - не проснешься. Но опыт сворачивания не туда выбирает сам человек по каким-то своим причинам. То есть, в отличие от христиан, буддисты не считают, что человек создан для страдания. Они считают страдание неким отклонением, причем исправимым.
Весь этот озон и оксиген
Екатерина: Вопрос, который тебе наверняка уже надоел, но, тем не менее, хочется его задать: есть ли надежда когда-нибудь услышать переписанным начисто (или просто записанным в студии) старый и очень старый твой материал? Или изданные архивы?
Ольга: Не знаю, как у других музыкантов, а у меня есть большой-большой список песен - этакий памятник нереализованному. Это вроде как планы, но одновременно я невооруженным глазом вижу, что они невыполнимы. Одиннадцать песен, вошедших в новый альбом, который мы писали полгода - микроскопическая часть айсберга, на размеры которого мне страшно смотреть. Я бы очень хотела, чтобы студийный процесс пошел быстрее и вообще как-то отладился, но пока не вижу предпосылок к этому.
Екатерина: Я спрашиваю без упреков и необоснованных надежд...
Ольга: Я понимаю и просто описываю тебе всю обстановку. Мне самой всегда интереснее реализовать нынешние горячие пирожки. Чтобы копаться в архивах, мне надо или клонироваться, или искать кого-то, кто бы потратил годы своей жизни на прослушивание всех записей, концертов, сбор дайджестов из всего этого... Но нету такого человека. Он ведь еще должен разбираться в том, что будет слушать. Приведу в пример Курёхина, который умер, не успев привести в порядок свои архивы, после чего другие люди взяли и выпустили всё без разбора. Результат в итоге производит не очень хорошее впечатление. Надо было фильтровать, куски какие-то выбирать. Может, там смысл был в действии на сцене, а мы сидим, подкладку слушаем и думаем - а чего тут великого-то?
Екатерина: Так с очень многими происходит: издаются после их смерти черновики, бутлеги...
Ольга: Причем сам автор этого бы не пропустил, фильтранул. И дело не в том, что я якобы не хочу издавать свои архивы, пропускать их к людям - я просто хочу, чтобы шлак был отфильтрован. А это работа тяжелая, мутная, длительная, и у меня нет на нее терпения. А посторонний человек может не понять моих критериев. Может, ему песня нравится просто за то, что ее спела Ольга Арефьева... В общем, нужен кто-то достаточно критично настроенный, высокоорганизованный. Хотя... может быть, и не нужен, может быть, даже хорошо, что это не издано, и в идеале всё нужно переписать в студии. Но реальность показывает, что мои планы на студию тысячекратно превышают мои возможности.
Екатерина: А разве нет таких концертных записей, которые тебе самой нравятся от и до?
Ольга: Ты же понимаешь, что я не сижу и не слушаю свои старые записи.
Екатерина: Но ведь что-то в свое время издавалось на кассетах.
Ольга: Да, когда-то у нас были кассеты "Живой КОВЧЕГ", я сама собирала удачные песни из разных концертов. Я их, честно говоря, много лет не переслушивала. Но вот обнаружила, что в торрентах они лежат. То есть без меня люди разобрались, оцифровали и выложили. По идее, можно было бы действительно поднять какие-то старые кости, найти исходники, реставрировать... Но при этом мне памятна попытка реставрации "Аку-Аку". Это ведь был не один концерт, а примерно пять, во многом дублирующих друг друга по содержанию. Я слушала песню за песней, собирала варианты в кучки, чтобы выбрать лучший, возилась-возилась, и честно говоря, облысела всё это делать. Невыносимо! Особенно когда выбор неочевиден. Тут я лучше спела, но там лучше сыграл флейтист, а там в записи меньше шумов... Потом я это отдала реставрировать нашему звукорежиссеру, а он дал еще какому-то ухарю, который тупо пропустил запись через убойные фильтры, и от нее вообще черт знает что осталось, хоть в помойку выкидывай. И с меня еще взяли за это деньги. Я плюнула и это дело забросила. Моя энергия слилась, слишком долго и криво это всё шло. А теперь смотрю в торренты - и там лежит "Аку-Аку". Ну и прекрасно! Живёт себе... Есть вмешательство мира, помощь мира. Конечно, жаль, что лежит в плохом качестве, а с другой стороны, всё уже сделано без нас. Это те самые дополнительные руки, которых мне не хватает.
Екатерина: То есть ты находишь в этой самодеятельности некие позитивные стороны?
Ольга: Если это касается "Живого КОВЧЕГА" и "Аку-Аку" - да. Это не было выпущено, просто переписывалось с кассеты на кассету, но я сама давала кассеты людям. Вот это нормально, пусть будет. Но я очень не люблю, когда записываются концерты из-под полы и потом выкладываются - ненавижу это просто! Потому что я очень критично отношусь к таким записям, с одной ноты слышу, если запись неудачная или я спела неудачно. Бывает ведь. И мне очень стыдно, как будто меня раздели, вывернули мое нижнее белье. Зрители-то на концерте на этом не акцентируются, потому что есть живая обстановка, где совершенно другие правила. У нас происходит энергетическое взаимодействие, есть звук, существующий в этом помещении... А запись сделана непонятно откуда, и там всё по-другому. Музыка вывернута наизнанку, половину инструментов не слышно, зато голос торчит, как у человека, который разговаривает в орущих наушниках - слышали же все, как нелепо он при этом кричит... В итоге ты стоишь оплеванный, а кто-то, радостно потирая ручонки, это выкладывает в Интернет. И ему всё нормально.
Екатерина: Но бывают ведь записи концертов, имеющие историческое значение. Скажем, концерт БЛЮЗ-КОВЧЕГА в Химках 1992 года. Прекрасные песни, сильные музыканты...
Ольга: Да, вот эти песни есть в исполнении, которое я считаю удачным.
Екатерина: Вот эту запись почистить бы да выпустить.
Ольга: Знаешь, тот факт, что эта запись есть в торрентах, сразу же отрубает у меня желание ею заниматься. Я вижу, что хорошо ли, плохо ли, но работа сделана. И люди должны понимать, что тем самым они у меня в голове поставили галочку "сделано". И я этим заниматься уже не хочу. Потому что это реально очень геморно - копаться в своем прошлом, всматриваться через лупу. А всё уже есть, кто хочет послушать - берет и слушает. Сделав поправку на исторический архив. Хотя, может быть, найдется человек истовый, бескомпромиссный и вызывающий мое доверие, которому я отдам все свои архивы без страха, и который готов потратить на это несколько лет жизни. Я вот не готова. В моей жизни и так слишком много Ольги Арефьевой, иногда хочется от нее, родимой, отдохнуть. Я, в общем-то, живое существо, которое не помнит это имя половину своего времени, и не рассматривает бесконечно свою внешность, рефлексируя прошлые действия, а просто живет. Иногда меня подлавливают - в транспорте, в магазине, в общественной уборной (смеется) - подходят и говорят: "О, вы Ольга Арефьева!" В таких случаях я даже могу ответить: "Извините, я не на работе". Я хочу быть не образом, а человеком, и чтобы моим друзьям было совершенно пофигу, какими буквами мое имя записано в каком-нибудь Зале Славы. И вообще из каких букв состоит мое имя.
Фото: Елена КАЛАГИНА (1, 3-5), Игорь КОВИНЬКО (2), Kalimba (6), Дмитрий РЯБИНКИН (7)
В сентябре Ольга Арефьева и ее группа КОВЧЕГ выпустили новый альбом под названием "Авиатор". Предыдущая студийная пластинка вышла 4 года назад, и этот довольно долгий перерыв дал повод некоторым неумным людям говорить о "творческом застое" в коллективе. Помилуйте, о каком застое может идти речь, если за это время появились две книги за авторством Ольги ("Одностишийа" и "Смерть и приключения Ефросиньи Прекрасной") и концертный альбом "Каллиграфия" (CD и DVD), были сыграны сотни концертов в десятках городов? Я уже не говорю о спектаклях перфоманс-группы "Kalimba" с участием Ольги, о тренингах, которые она ведет, и обо многих других гранях творческой жизни Арефьевой и ее музыкантов.
Екатерина: То есть сесть в студию и записать альбом - это по всем параметрам трудно.
Екатерина: Давай вернемся к тому моменту, откуда мы свернули на проблему выкладывания музыки в Интернет. Вот у вас всё срослось по деньгам и возможностям, вы попали в студию. Что происходит дальше? В частности, меня интересует, как работается в студии именно тебе, потому что ты всегда говоришь о том, насколько важна отдача, которую ты получаешь от слушателей на концертах. Там происходит некая магия, совместное действо. В студии это действо чем-то заменяется, как-то преображается?
Екатерина: То есть если с самого начала не задалось, то и не задастся?
Екатерина: В каждом альбоме песни подбираются под концепцию или концепция выстраивается от песен? Под концепцией я подразумеваю как некую общую тему, так и общее звуковое решение, например.
Екатерина: Я тебе могу рассказать, что я подумала об "Авиаторе", послушав его несколько раз: я поняла, что это самый страшный твой альбом из всех, которые я знаю.
Екатерина: Вопрос, который тебе наверняка уже надоел, но, тем не менее, хочется его задать: есть ли надежда когда-нибудь услышать переписанным начисто (или просто записанным в студии) старый и очень старый твой материал? Или изданные архивы?